АУТИЗМ: ОПЫТ ГОМЕОПАТИЧЕСКОГО ЛЕЧЕНИЯ. Высочанский А. В. Московский гомеопатический центр.

АУТИЗМ: ОПЫТ ГОМЕОПАТИЧЕСКОГО ЛЕЧЕНИЯ

Высочанский А. В.

Московский гомеопатический центр

   Гомеопатическое лечение аутизма — это интенсивно обсуждаемая проблема не только специалистами, но и родителями пациентов, активно ищущими пути помощи. Ответы тре­буются на следующие три вопроса.

   Во-первых, какова эффективность гомеопатии? Вопрос обусловлен тем, что аутизм яв­ляется сравнительно новой проблемой, и опыт его лечения заметно более скромный, чем многих других болезней.

   Во-вторых, существует ли специфика в гомеопатическом подходе к лечению аутизма, если сравнивать его со стандартным классическим подходом, и, если существует, какова она?

   В-третьих, сочетается ли гомеопатическая терапия с другими методами воздействия на ребенка и его болезнь? Этот вопрос возникает, и его необходимо решать, потому что ро­дители пациентов нередко обращаются сами или их вынуждают обращаться к нескольким специалистам, и гомеопату приходится думать о способах сочетания разных воздействий.

   Данное исследование проводилось по результатам лечения группы из 10 детей, по­лучающих терапию в настоящее время. Все они — мальчики, что отражает характерное для аутистического расстройства гендерное распределение. Гомеопатическое лечение на­чиналось в возрасте от 3 до 7 лет, средний возраст начала лечения — 5 лет 4 месяца, то есть в среднем лечение начиналось, как минимум, спустя 2 1/2 года от дебюта заболевания. Продолжительность лечения на настоящее время составляет от полугода до 4-х лет.
   У всех пациентов отчетливо проявлялась полная триада аутистических синдромов (на­рушение взаимодействия с окружающими; нарушение развития речи и игровой деятельно­сти; формирование чрезвычайно узкого спектра повторяющихся форм поведения и интере­сов), которая формировалась в возрасте до 3 лет. При этом степень тяжести аутизма в группе была примерно одинаковой, что позволило нарисовать усредненный портрет. Каков же он?
   Итак, поведение большинства пациентов в начале лечения характеризовалось возбуж­дением, которое проявлялось в разной степени и наблюдалось либо постоянно, либо про­являлось внезапными приступами. Как правило, наблюдалось полевое поведение, когда ребенок непрестанно переходил от одного объекта к другому, лишь на несколько секунд заинтересовываясь каждым из них. При этом стремление завладеть каким-либо предметом могло быть крайне интенсивным, однако и в этом случае, добившись цели, ребенок почти сразу увлекался новым объектом. Такое поведение могло сменяться ходьбой из угла в угол, убеганием по коридору, во многих случаях прерывалось стереотипными прыжками, раска­чиванием с ноги на ногу, кружением вокруг своей оси, движением кистями наподобие взма­хов крылышек насекомого, хлопками в ладоши, скрежетанием зубами, вываливанием пред­метов из шкафа и перелистыванием книг, а также громким пронзительным криком, битьем и кусанием самого себя или матери при недовольстве.
   При этом врач в большинстве случаев ощущал себя либо статистом, случайно оказав­шимся рядом, либо предметом мебели, либо роботом, которого можно только использовать для достижения своих целей. Глазной контакт никогда не был полноценным, взгляд в глаза выдерживался очень недолго или вовсе отсутствовал.
   Речевое развитие детей было явно задержанным, в некоторых случаях экспрессивная речь отсутствовала, в других она могла проявиться в виде коротких фраз из 2-3 слов или их обрывков. В тех редких случаях, когда речь была развита лучше, она оказывалась аграмматичной, с малым количеством глаголов и местоимений, почти не использовалась для об­щения. Характерными проявлениями были эхолалии, скандированность речи, своеобразие расстановки ударений, причудливость интонаций. Попытка заговорить с ребенком обычно не вызывала никакой реакции или могла вызвать нарастание возбуждения, а ответы, если и давались, то обычно в виде повторения части вопроса. Ни в каком случае сколько-нибудь элементарный диалог не был возможен.
   Предложение совместной деятельности всегда игнорировалось. Если иногда и удава­лось войти в контакт, то только через подключение к игре или рисованию, которые были инициированы самим ребенком. Но и в этом случае ребенок быстро уставал, терял интерес и переключался на новое занятие, либо начинал кричать.
   Родители детей рассказывали о резком обеднении или утрате эмоционального кон­такта даже с самыми близкими, когда предметы интересовали ребенка больше, чем жи­вые люди, их эмоции и желания игнорировались, общение со сверстниками исключалось. Эмоциональное отдаление могло сопровождаться выраженной потребностью иметь мать всегда рядом с собой.
   Организация жизни осложнялась недостатком элементарных навыков самообслуживания, обилием страхов (например, перед издающими громкие звуки предметами, перед вы­ходом из машины или вагона метро в малознакомом месте, перед пострижением ногтей ИЛИ мытьем головы, перед произнесением определенных слов, перед появившейся на детской площадке новой горкой), которые могли внезапно парализовать ребенка или вызвать при­ступ возбуждения. Организация жизни осложнялась также импульсивно проявляющимися влечениями с агрессией или убеганием в пространство, а также легким возникновением стереотипий, ритуалов, навязчивых ограничений, вынуждающих всегда гулять по одним и тем же маршрутам, ложиться спать в комбинезоне и ботинках, неукоснительно соблюдать режим дня, есть одну и ту же пищу, пить сок только одного цвета и т.п. Эти требования обычно приходилось выполнять моментально, любое предложение нового наталкивалось на отказ, и попытки как-либо повлиять на ребенка с высокой вероятностью вызывали визг, крик, агрессию. Игры этих детей были примитивны: катание машинок, расстановка игру­шек рядами, строительство заборов, рисование одних и тех же овощей на бесчисленных грядках, многочасовое катание на лифте, проговаривание одной и той же фразы изображен­ным на карточках зоологического лото животным, многократное спускание воды в унитазе. Очевидно, что и обучение давалось крайне сложно: детей могла больше интересовать по­ездка на трамвае в детский центр и обратно, чем сами занятия, они могли вырывать из рук педагога книгу, залезать под стол, при малейшей возможности убегать из класса или сидеть совершенно безучастно.

   Все дети, многие — неоднократно, были обследованы психиатрами с подтверждением диагноза аутистического расстройства. Один ребенок имел диагноз аутизма вследствие по­ражения головного мозга (F84.01), остальные — вследствие иных причин (F84.02).

   Гомеопатическое лечение в ряде случаев приходилось сочетать с другими методами лечения, но никогда новый гомеопатический препарат не назначался одновременно с назна­чением нового негомеопатического лечения или с изменением дозировки аллопатического препарата, поэтому эффекты разных воздействий можно было развести, и описанные ре­зультаты обусловлены, главным образом, гомеопатическим лечением.

   Какова же эффективность гомеопатии? Позитивные перемены под влиянием гомеопа­тического лечения получены у всех пациентов. В наименьшей, хотя и в весомой, степени они проявились у возбудимого неговорящего мальчика четырех с половиной лет, который находился в постоянном быстром движении и прерывал его только затем, чтобы в высоком темпе перелистать страницы очередного журнала. Организация быта была крайне затруд­нена, а какое-либо обучение не представлялось возможным, из-за чего педагоги и психиатр требовали безотлагательно начать терапию антипсихотическими препаратами. Назначение ТARENTULA HISPANICA 30 дало возможность без нейролептика всерьез повлиять на по­ведение ребенка и организовать учебный процесс, так что к 7 1/2 годам были освоены два действия арифметики, было начато освоение письма.

   Наиболее заметные изменения произошли у мальчика 6 лет, отличавшегося гиперак­тивностью, полевым поведением и стереотипным потряхиванием руками, выраженной за­держкой развития речи, которая была аграмматичной, состоявшей из отдельных слов, неред­ко эхолалично повторяемых, или коротких простых фраз, дававшего односложные ответы на очень небольшую часть вопросов, избегавшего глазного контакта. Постепенно ребенок установил глазной контакт, избавился от гиперактивности и полевого поведения, от скован­ности и насильственных улыбок, из речи ушли эхолалии и аграмматизмы, а через три года лечения он стал не только поддерживать, но и инициировать диалог. Другой пациент, проде­лавший практически такой же путь развития, через 21/2 года лечения начал активно отстаи­вать свои позиции в социуме и сформулировал изменение жизненного кредо. «Не хочу быть голубым щенком, буду пиратом», — сказал этот некогда тихий и робкий мальчик, прямо и серьезно глядя в глаза, и обосновал свою позицию: «Голубого щенка все прогоняют».

   В целом у всех детей на разных этапах лечения и в разные сроки происходили отчет­ливые перемены к лучшему. Примерами таких перемен может быть прогресс от лепетной фразы к диалогу, прекращение побегов, настолько серьезных, что в дело приходилось вме­шиваться полиции, переход от симбиотических отношений с матерью и кормления грудью в три года к новой фазе объектных отношений, смена частых рецидивов регресса в состоя­ние полной отрешенности возможностью усваивать учебный материал. Нам эти перемены представляются принципиальными, так как они свидетельствуют о переходе ребенка на но­вый этап развития.
   Второй из поставленных вопросов. Существует ли специфика в гомеопатическом под­ходе к лечению аутизма, если сравнивать его со стандартным классическим подходом и лечением других болезней?

   Да, она существует, причин этому несколько, и врач сталкивается с ней на каждом шагу: как при исследовании ребенка и обосновании своих назначений, так и при отслеживании реакций на них. Он сразу замечает ее, еще только начиная прием аутичного пациента, ког­да пытается исследовать компоненты, формирующие так называемый полноценный симп­том. Мы, однако, предпочитаем говорить о полноценном синдроме, так как используем это представление для анализа случая в целом и изучаем его этиологию, локализацию, харак­теристику, модальности и сопутствующие явления. Итак, обращаясь к центральной компо­ненте — характеристике синдрома — врач обнаруживает, что он не может использовать лю­бимый метод работы гомеопатов, основанный на исследовании внутреннего психического мира пациента, на расспросе и самоотчете.

   Аутичный, то есть замкнутый в себе пациент, как правило, недоступен контакту, да и переживания его, по-видимому, не всегда легко облечь в слова. Таким образом, изучая характеристику синдрома, врач оказывается часто вынужденным ограничиться наблюде­нием. Следующую компоненту полноценного синдрома — локализацию — также бывает трудно установить, так как провести неврологическое или нейропсихологическое исследо­вание ребенка, активно отторгающего внешнее вмешательство, если и удается, то в крайне сокращенном виде, да и сами поражения мозга при аутизме могут находиться в разных его областях. Третья характеристика — модальности — в исследованных нами случаях исполь­зовалась редко, так как факторы, влияющие на состояние пациента, были обычными для всех аутистов. А если индивидуальные особенности и были, то настолько причудливые, что найти рубрику в репертории не представлялось возможным. Анализ еще одной харак­теристики — этиологии — также оказывается затруднительным. Единого представления об этиологии этого заболевания не существует, и связь тех или иных воздействий с развитием аутизма, как правило, гораздо менее очевидна, чем связь травмы головы и ушиба мозга, пе­реохлаждения и пневмонии или жизненного потрясения и депрессии, а преморбидные осо­бенности во многих случаях отсутствуют. Пожалуй, только анализ пятой характеристики — сопутствующих явлений — не несет с методической точки зрения никакой специфики.

Продолжение статьи читайте в следующем выпуске новостей.

Вернуться